– Назови,– потребовал Рёрех, и Серега послушно перечислил части оружия:
– Рукоять, спинка, живот, плечи…
Наставник кивнул. Взял с рогожки одну стрелу, с граненым узким наконечником.
– Бронебойная,– тут же сказал Духарев.– Против панциря, против доспеха пластинчатого, литого…
Варяг взял следующую, длинную, почти метровую, с наконечником острым и круглым…
– Бронебойная, против кольчужного плетения! – отбарабанил Духарев.– Наконечник черешковой крепки.
– Назови.
– Черешком крепят или прочно, на клей, или мягко, чтоб при тяге за древко древко выходило, а наконечник оставался в ране. Берестой обертывают для легкости полета.
– А эта бороздка – зачем?
– Для яда. Зазубрина же служит для затруднения вымания,– Духарев повторял слово в слово, память у него была хорошая.
– Зачем?
– Чтобы кровью яд не вымыло.
Рёрех взял следующую.
– Срез,– тут же доложил Духарев.– Против бездоспешного, против зверя, против лошади всадника, только лошадь бить – позор.
Именно так говорил варяг, и сейчас он удовлетворенно кивнул, отложил срез, стрелу с широким плоским наконечником, взял другую, двурогую, ту самую, какая была у него в самостреле, когда они с Духаревым в первый раз увидали друг друга.
– Охотничья,– сообщил Серега.– Для водоплавающей птицы…
Контрольная длилась почти час. Варяг дотошно выспрашивал каждую детальку. Почему одна стрела короче, другая длиннее. Как подобрать перья для хвостовика, какой стрелой бить и куда. Для чего иные стрелы делают со свистулькой, как сделать стрелу зажигательную и такую, чтобы горела, обозначая свой полет. Потом опять вернулись к луку. Серега спускал пустую тетиву, имитируя выстрел на дальность, выстрел бесшумный, выстрел с упреждением сильного ветра…
Наставник был удовлетворен.
– Добро,– сказал он.– Завтра возьмем стрелы, что ты сам делал. Будем учиться, как их в дело пускать.– И добавил, понизив голос: – А сейчас замри и слушай.
Серега послушно замер… И буквально в то же мгновение отчетливо услышал дыхание. Двух… нет, трех человек. Примерно в двадцати шагах от них в темноте прятались какие-то люди. Серега в изумлении уставился на варяга. Тот медленно опустил и поднял веки.
Серега подумал, что они у костра – как на ладони. Но варяг ничего не предпринимал, поэтому Духарев тоже решил от действий воздержаться.
Прошло несколько минут. Засада безмолвствовала. То есть звуки оттуда доносились: вздохи, посапывание, скрип кожи, похрустывание, как будто стоящий человек перенес тяжесть с носка на пятку. Духарев даже удивился, насколько он теперь чуткий. Чуткий-то – чуткий, а подкравшихся прохлопал.
– Ну! – неожиданно громко и резко произнес варяг.– Выходите или убирайтесь. Или этим пощупать?
В правой руке старика обнаружился метательный топорик. Собственно, как сообразил Духарев, топорик уже давно был в руке варяга, только это как-то… не афишировалось.
За кустами кашлянули, задышали чаще, потом отчетливо захрустел валежник, и на полянку выбрались точно трое: заросшие до глаз мужики в кожаных шапках, таких же штанах, с короткими охотничьими луками. Не кривичи. На меряй похожи. Встали по ту сторону костра, переминаясь с ноги на ногу. Духарев, отрабатывая выученное, держал в поле зрения всех троих сразу, фиксировал положение рук, прикидывал, как перехватить, если кто попробует схватиться за нож…
– Так пришли или дело есть? – строго спросил варяг.
– Дело,– сказал один из троих, и по его голосу Серега определил: трусит. И тут же заметил, что остальные тоже боятся, хотя изо всех сил стараются не подать виду.
– Присядьте,– негромко произнес варяг, и все трое разом опустились на землю и замерли, скрестив ноги.
– Дай им пить,– приказал варяг, и Серега подхватил котелок.
Трое, как по команде, извлекли деревянные чашки.
Духарев налил в эти чашки, довольно, кстати, грязные, остывшего травяного чайку.
И увидел, как ночные гости расслабились, глаза утратили настороженное выражение. Угостили хоть водой – значит, убивать не станут. Сразу, по крайней мере. Соображают ребятишки. Хотя на их месте Духарев от варяга в кустах таиться бы не стал. С деда сталось бы: метнул бы копьецо в эти кусты на всякий случай, и, можно не сомневаться, кое-кому резко бы поплохело.
– Ну? – повелительно произнес варяг.
– Ты, это, ведун, верно-ть?
– Говори.
– Мы, это…
И тут другой мужик вдруг быстро залопотал на языке, которого Духарев не понимал. Остальные шумно запротестовали. На том же языке.
– Цыть! – рявкнул Рёрех грозно, и дискуссия прекратилась.
– Говорить будешь ты, репка-сурепка! – Варяг ткнул пальцем в первого.– А ты, Сергей, возьми дубинку: ежели кто еще рот откроет – хряпни по макушке. Ну, слушаю!
– Князь к нам приходил. Игорь киевский. Дань брал. Шкурки брал, воск. Мы дали.
– Дали и дали,– кивнул Рёрех.– Он – князь.
– Дык мы ж Новгороду даем! – воскликнул бородач.
– Так не давали бы.
– Да как же не дать? – удивился бородач.– У киевлян щиты крепки, мечи востры! Побьют!
– Так новгородским скажите.
– Сказали ж!
– И что же?
– Бают: не давайте. У вас, бают, кусты густы, луки туги, стрелки востры, ядом мазаны. Бейте, грят, киевлян, как белок бьете.
– Ну и бейте.
– Дык боязно.
– Тогда дайте.
– Мы ж новгородским даем.
– Так не давайте.
«Какой разнообразный и содержательный разговор получается»,– подумал Духарев.